Из тени в тень перелетая...

Ты прав - одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем -
Лишь два крыла.
Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я лёгкий опустилась,
И вот - дышу.
Афанасий Фет

И всё же чаще в литературе мотылёк, бабочка — символ свободы, любви и надежды. Так воспринимали эти создания русские поэты Василий Жуковский, Фёдор Глинка, Аполлон Майков. И, конечно же, Афанасий Фет и Иван Бунин.

Всё то же будет: стол, скамья
Да образ, древний и простой.
И так же будет залетать
Цветная бабочка в шелку,
Порхать, шуршать и трепетать
По голубому потолку.
Иван Бунин

Недаром писатель Владимир Набоков из всех русских поэтов только Бунина и Фета считал «видевшими бабочек». А уж Набокову верить можно: две страсти — к литературе и к изучению и коллекционированию бабочек — не столько боролись в нём, сколько дополняли друг друга. Ему человечество обязано самыми точными, тонкими и пронзительными строками о бабочках. Вот только два отрывка из его книги воспоминаний «Другие берега».

«Сыздетства утренний блеск в окне говорил мне одно и только одно: есть солнце - будут, и бабочки. Началось всё это, когда мне шёл седьмой год, и началось с довольно банального случая. На персидской сирени у веранды флигеля я увидел первого своего махаона - до сих пор аоническое обаяние, этих голых гласных наполняет меш каким-то восторженным гулом! Великолепное бледно-жёлтое, животное в чёрных и синих ступенчатых пятнах, с попугаячьим глазком над каждой из парных чёрно-палевых шпор, свешивалось с наклонённой малиново-лиловой грозди и, упиваясь ею, всё время судорожно хлопало своими громадными крыльями. Я стонал от желанья...»

«...Помню, как однажды я заметил на веточке у калитки парка имевшуюся у меня только в купленных экземплярах, драгоценнейшую, тёмно-коричневую, украшенную тонким белым зигзагом с изнанки, тэклу (хвостатку берёзовую - Thecla betulae. -Прим. ред.). Её наблюдали в губернии лишь раз до меня, и вообще это была прелестная редкость. Я замер... Я с бесконечными предосторожностями стал переводить сачок за спиной из одной руки в другую; тэкла между тем ждала с хитреньким выражением крыльев: они были плотно сжаты, и нижние, снабжённые усикоподобными хвостиками, тёрлись друг о дружку дискообразным движением - быть может, производя стрепет, слишком высокий по тону, чтобы человек мог его уловить. Наконец, с размаху я свистнул по ней рампеткой (сачком. - Прим. ред.). Мы все слыхали стон теннискета, когда, на краю победы, промазав лёгкий мяч, он в ужасной муке вытягивается на цыпочках, откинув голову и приложив ладонь ко лбу. Мы все видали лицо знаменитого гроссмейстера, вдруг подставившего ферзя местному любителю... Но никто не присутствовал при том, как я вытряхивал веточку из сетки и глядел на дырку в кисее!»

Как нам известно такое отчаяние!